• Суббота, ноября 01, 2008
Bookmark and Share

Бывают случаи, после которых на ум невольно приходит ставшая уже расхожей фраза: “В жизни всегда есть место подвигу”. Правда, через некоторое время узнаешь, как именно среагировало на это вышестоящее начальство, какими были “оргвыводы”, и начинаешь понимать, что далеко не все относятся к случившемуся однозначно.

Это было 27 апреля 1983 года. Очередной полет самолета-ракетоносца проходил как обычно. Позади большая часть маршрута, теперь предстояло дозаправиться от летающего танкера, переоборудованного бомбардировщика конструкции Мясищева. Со стороны такая операция походит на цирковой номер. Судите сами – сначала из под брюха заправщика, идущего на приличной скорости и высоте, выползает почти пятидесятиметровый металлизированный шланг, извивающийся в воздушном потоке подобно гигантскому удаву. Кстати, сходство со змеей усиливается тем, что свободный конец шланга завершается массивной головкой-конусом. Экипажу заправляемой машины нужно, изловчившись, поймать его и воткнуть в “пасть” трубку-штангу, жестко закрепленную на носу фюзеляжа почти двухсоттонной машины. Только после этого насосы примутся перекачивать топливо в полупустые баки ракетоносца. При этом от летчиков требуется ювелирная работа, ведь “удав” не только старается всячески уклониться от штанги, но и подчас так и норовит стукнуть по ней.

В тот день в кабине ракетоносца слева сидел командир экипажа Геннадий Тузов, справа проверяющий, Владислав Степанов, командир авиадивизии. Тузов, начальник ее штаба, был достаточно опытным летчиком, но имел перерыв в полетах с дозаправкой – следовало восстановить навыки.

Их самолет в паре с ведомым находился в воздухе несколько часов и теперь несся на восток. Далеко за Волгой обе машины вышли в точку рандеву, “засекли” танкер и Тузов, отключив автопилот, начал подкрадываться к мечущейся пасти “удава”. Уловив момент, мастерски поймал его штангой, и топливо понеслось по шлангу. В общем все как положено…

И вдруг Тузов и Степанов увидели, как под танкером возникло белое облако, стало стремительно разрастаться. Ясно: там авария, нужно срочно прекращать заправку. Правая рука Степанова автоматически сдвинула рычаги управления на малую тягу, левая легла на кнопку передатчика:
– 735-й (позывной заправщика), у вас мощный выброс горючего, иду на расцеп!

Тузов удерживал ракетоносец в строю. Теперь шланг туго натянут, но его машина начинает отставать, еще мгновение, и конус сам преодолеет силу сопротивления замка и соскочит со штанги. И тут произошло нечто, не предусмотренное никакими инструкциями – шланг оторвался от танкера! Летчики увидели, как “удав” мгновенно свернулся в бесформенный клубок, ринулся на них, страшный удар… Бронестекло выдержало, но шланг, скользнув по левому борту, обвил крыло и фюзеляж, и его рваный конец ушел под хвостовое оперение и принялся хлестать по обшивке. Первыми же ударами он снес антенны. Связь с землей, заправщиком и ведомым прекратилась, и теперь никто не мог помочь ракетоносцам даже советом. Рассчитывать оставалось только на себя.

Вцепившись в штурвалы, оба летчика всеми силами старались удержать машину, которая так и норовила завалиться на крыло. “Ну будь же умницей…” – чуть ли не вслух молил Владислав Алексеевич, и тяжелый, четырехмоторынй Ту повиновался, но таранные удары “удава” по-прежнему сотрясали его корпус.

“Плохо дело… – думает Степанов. – Как только пробьет обшивку, встречный поток воздуха начнет раздевать машину, и в конце концов она потеряет управление. Тогда катастрофа. Попробуем снизиться до 2-3 тысяч метров в плотные слои атмосферы, а там сбросим скорость до минимума. Тогда и катапультироваться сподручнее. Но снижаться придется медленно. Только бы успеть…”

А пока решили как-то облегчить положение.
– Стрелкам-радистам: огонь по хвосту шланга! – приказал командир, не очень-то надеясь на успех. Ударили пушечные очереди, но попробуйте поймать в прицел мечущегося “удава”!

Снижение тянулось мучительно долго, штурман Геннадий Ошлаков успел расчитать курс до ближайшего аэродрома, лететь оставалось 320 км. А “удав” продолжал бесчинствовать, нанося машине новые раны. И если бы только ей…

В переговорном устройстве раздался тревожный голос Бориса Гусленко, который был в корме машины вместе со стрелком-радистом, прапорщиком Николаем Кривцуном:
– Командир, разбит блистер по левому борту, шланг изогнулся и ранил Кривцуна. Он в крови, кажется, без сознания. Прицельные станции и рация разбиты, обломки высосало потоком воздуха!
– Понял, помоги ему. Только смотри, как бы вас самих не высосало…- ответил Степанов.

Вскоре Гусленко вновь вышел на связь. Он почти оглох при разгерметизации кабины и кричал:
– Командир! Перевязал Кривцуна майкой! У него разбито лицо, выбит глаз, но жив!

“Теперь мы не сможем покинуть самолет”, – понял Степанов.

Ракетоносец шел уже на высоте 2 тыс.м. с минимальной скоростью, но обшивка продолжала отлетать от левого стабилизатора. Кругом облака, идти вниз, не зная где их нижняя кромка, опасно, тем более нет ни визуальной, ни радиосвязи с землей. Но командир был уверен, что с ведомого и заправщика уже передали о случившемся на аэродром и там обеспечат посадку. И тут штурман доложил, что радиотехнические системы посадки заработали. Степанов облегченно вздохнул, но судьбе, видно, было угодно еще раз испытать их. Над взлетно-посадочной полосой бушевала гроза!

…Страшная болтанка, скорость минимальная, запаса устойчивости нет, а машина перегружена топливом. Летчикам даже стало казаться, что “удав” угомонился и теперь лишь фамильярно похлопывает ракетоносец по борту, словно устал бороться с непокорным экипажем.

Наступили последние, решительные минуты. Ливень заливает лобовое стекло, пилотировать можно только по приборам, но вот раздался голос Тузова:
– Вижу полосу…
Двигатели переведены на малый газ, еще мгновение, и вот касание. Тяжелый самолет остановился в самом конце взлетно-посадочной полосы. И гроза ушла…

К ракетоносцу подкатили командирская, санитарная, пожарная машины, тягач. У всех на лицах изумление – как это удалось посадить ракетоносец в таком состоянии, ведь заводская бригада потом возилась с ним три месяца, пока не вернула в строй.

Летчики извлекли из изуродованной кормовой кабины раненого товарища, передали врачам, а сами отошли в сторону, закурили и долго молчали, поглядывая на свисающий кусок “удава”.

Как положено, Степанов доложил о случившемся командующему армией. Утром из ее штаба прилетела комиссия – главный инженер и генерал. Они бродили по аэродрому, беседовали с летчиками, ведь ракетоносец сел на базу заправщиков. А те отвечали по-разному.

Одни считали, что винить можно кого угодно, кроме экипажа танкера, другие, опустив глаза, соглашались, что ракетоносцы могли допустить ошибку в пилотировании, третьи честно признавали, что не могут сказать ничего определенного. Ничего не дал и осмотр поврежденной машины, и, забрав остатки “удава”, комиссия убыла восвояси.

Летчики, навестив в госпитале Кривцуна, отправились домой. Встретили их как героев.

Но через некоторое время стало происходить непонятное. Никакого разбирательства, никаких бесед с участниками происшествия не последовало. Как будто ничего и не было. Понятно, поползли слухи, что во всем виноват экипаж ракетоносца, но ведь было точно установлено, что он и заправщики действовали абсолютно правильно, технику знали в совершенстве и управляли ей мастерски. Конечно, им хотелось узнать, удалось ли стрелкам перебить злополучный шланг или он оборвался сам – на аэродроме пришли к выводу, что вероятнее всего последнее.

Кстати, в 1973 году подобное пережил экипаж летчика-дальневосточника Н.Бирюкова. Тогда стрелка наградили орденом Красной Звезды. Но теперь о наградах не было и речи. Степанов с Тузовым решили сами отметить экипаж, купили всем настольные часы, сделали надпись “За мужество и умелые действия” – пусть хоть такая память у ребят останется.

Потом было подведение итогов и методические занятия с молодыми летчиками, которым предстояло дозаправляться в воздухе. Но и там о случае 27 апреля помалкивали. Тогда Степанов не выдержал, подошел в перерыве к командующему армией и спросил в чем дело, кому как не молодым, надо знать, чего нужно опасаться. Тому, видно, не хотелось вспоминать эту историю, но Степанов предупредил, что сам расскажет об “удаве”. Генерал скороговоркой коснулся пресловутого ЧП…

А вскоре выяснилось, что шланг порвался потому, что срок его службы давно истек, но главный инженер армии разрешил его эксплуатацию. Раз так, все стало ясно – наградить экипаж значило признать, кто виноват, а этого командующему не хотелось.

Я спросил Владислава Алексеевича, не осталось ли у него горького осадка от всего пережитого. Он усмехнулся:
– Дело не в наградах. Поверьте, мы не о них думали. Обидно, что о нас постарались забыть, словно мы сами в чем-то виноваты…

Геннадий Федоров

“Техника – Молодежи”, 1990

Рубрика: Публикации  | Метки: ,
Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через RSS 2.0 канал. Вы можете Оставить ответ, или трекбек с вашего сайта.

Один комментарий

  1. 1
    Kaliff 

    Приятно… Это статья про моего отца, Тузова Геннадия Викторовича….

Оставьте Ответ